Александр Дугин

При объективном анализе ситуации состояние однополярности представляется достаточно стабильным, однако говорить о конце однополярного момента заставляет не сегодня, но завтра. После падения СССР и двуполярного мира, основные контуры которого были обозначены в ходе Ялтинской конференции, началась эпоха однополярности («однополярный момент», по Чарльзу Краутхаммеру). Это создало стратегическую парадигму того мира, в котором мы живем сегодня.

Сумерки однополярного мира

Сегодня большинство экспертов уверены, что однополярность — лишь эпизод в геополитической истории, и в нечто надежное и устойчивое, в полноценный «конец истории» не превратилась. Однако мы все еще живем в условиях этого однополярного мира. Его эпоха заканчивается. На место однополярного мира приходят альтернативные версии организации стратегического пространства планеты, но ни одна из них не стала очевидной и доминантной. Мы живем все еще внутри однополярного момента. Скорее всего, это его финальная фаза, но… История вещь открытая, в ней ничего не предопределено строго. Процесс кончины может быть долгим.

Кроме того, то, что начинается, может и не состояться. Поэтому совершенно неадекватны те, кто делает скоропалительные выводы, утверждая, что однополярный мир и, соответственно, североамериканская гегемония относятся к прошлому и мы живем в условиях постоднополярности. Это не так. Мы живем в условиях однополярного мира, который представляет собой геополитическое и стратегическое статус-кво. Американская доминация в военно-технической сфере остается неоспоримым фактом. Либерализм и либеральная демократия — общеобязательная идеология в планетарном масштабе. Запад по-прежнему задает нормативные коды в экономике, политике, культуре, технологиях и информационной сфере, а те, кто с ним конкурирует (в частности, Китай или Россия), вынуждены играть строго по его правилам.

Объемная, синтетическая однополярность активно подвергается эрозии, что создает такие условия, которые можно назвать сумерками однополярного мира или «крепускулярной» однополярностью.

Однополярность следует понимать объемно: она включает в себя и военно-стратегический баланс, и геополитику, и экономику (капитализм), и ценности (либерализм), и технологии, и образовательные и научные парадигмы (эпистемы), и политический стандарт (либеральная демократия), и все остальное. Демократия или капитализм являются столь же западными явлениями, как и блок НАТО, но сегодня все человечество в целом принимает их как нечто «само собой разумеющееся», а значит, однополярный момент, подразумевающий наличие лишь одного доминантного полюса в планетарном масштабе, сохраняет свое влияние. Мир однополярен, хотя эту однополярность сегодня надо понимать шире, чем принято.

И все же именно эта объемная, синтетическая однополярность активно подвергается эрозии, что создает такие условия, которые можно назвать сумерками однополярного мира или «крепускулярной» однополярностью. Однополярность угасает, но на смену ей идет пока нечто неопределенное, а истинное будущее лежит по ту сторону полуночи. Философский вопрос сущности сумерек: это тени вечера или первые лучи утра? Думаю, речь идет о вечере. Впереди ночь цивилизации. Тот, кто не чувствует ее приближения, пребывает в догматическом сне либерализма, завороженный его призраками. Дело идет к концу. К концу однополярного момента. Но впереди полночь.

Структура однополярного момента в его объемном понимании сложилась в результате победы либерального капиталистического Запада в «холодной войне» против социалистического лагеря. Восток капитулировал, и одна из половин двуполярно районированного мира стала единственным полюсом. Это означало переход от баланса с двумя полюсами (рассматривавшими друг друга как плюс и минус) к новой модели. В дисциплине международных отношений (МО) двуполярность была канонизирована неореалистом Кеннетом Уолтцем, а однополярность — другим неореалистом, Робертом Гилпином.

Поэтому от геополитики двух пространств (плюс/минус) мы перешли к геополитике одного пространства с модуляциями по принципу ближе к ядру/дальше от ядра (центр/периферия). В МО это представляет собой переход от Уолтца к Гилпину. Центром становится атлантическое пространство с доминацией США. Остальные зоны конституируются по мере удаления от ядра в сторону периферии. В такой стратегической однополярности США есть главное: полюс, центр командования, все остальные зоны подлежат встраиванию в единую униформную систему. Это Pax Americana, где двуполярная стабильность Уолтца сменяется однополярной гегемонистской стабильностью Гилпина.

Либералы в МО мыслят ситуацию в «идеалистических» терминах, предпочитая вместо однополярности говорить о глобализации. Неореалисты делают акцент на военно-политической и стратегической гегемонии США и их союзников (младших партнеров) по НАТО. Либералы описывают тот же процесс как распространение либеральной демократии, рынка, идеологии индивидуализма и прав человека, стирание границ и т. д. Либералы предпочитают рассматривать ситуацию как бесполярную (Ричард Хаас), подчеркивая, что у Запада не осталось симметричных и формальных идеологических врагов, поэтому весь мир стал глобальным Западом. Но такая «бесполярность» лишь скрывает его глубинную гегемонию, настолько всеобъемлющую, что никакая альтернатива не имеет шансов обрести пространственное воплощение, достаточное для претензий на статус полюса.

Неомарксистский анализ, представленный, например, в теории мир-системы Иммануила Валлерстайна, описывает строго ту же картину однополярности в политэкономических терминах. Богатый Север (США и страны Западной Европы) сосредотачивает на своей территории основные богатства, высокие технологии и финансовые инструменты, извлекая выгоды из экономической деятельности всего человечества. Богатый Север потребляет то, что производит бедный Юг. Это также однополярность, только осмысленная как географическая (пространственная) структура современного финансового капитализма.

Технологическая однополярность состоит в том факте, что источником высоких технологий остается Запад, управляющий процессом инноваций и их внедрения. Остальное человечество вынуждено включаться в этот технологический процесс (распространение компьютеров, сетей, банковских карт, мобильных телефонов, коммуникаторов и т. д.), от чего зависимость от Запада только возрастает.

Социальной программой однополярности является агрессивный индивидуализм. Ярче всего это явление представлено в гендерной политике, где либеральная борьба против всех форм коллективной идентичности логически приводит к опциональному пониманию гендера как предпоследней формы коллективной идентичности, подлежащей ликвидации в ходе прогрессирующего либерализма (последней формой является принадлежность к человеческому роду и либеральный императив к преодолению человека, постгуманизм и трансгуманизм). Это своего рода «гендерная однополярность», где прогрессивный лагерь определяется по степени толерантности к сексуальным меньшинствам и законодательной легализации однополых браков, а консервативные (= отсталые) общества этому по инерции противятся. Полюсом являются общества с высокой гендерной толерантностью и соответствующим законодательством. Периферией — все остальные.

Такова структура однополярного момента — в ней есть сразу несколько измерений:

— геополитическое (военное доминирование США и стран НАТО);

— идеологическое (нормативное распространение либерализма и либеральной демократии);

— экономическое (окончательная интернационализация мировой капиталистической системы — глобализация);

— технологическое (неизбежность адаптации высоких западных технологий);

— ценностное (гендер-политика).

Если мы посмотрим на эту структуру целостно, то, с одной стороны, легко увидеть признаки конца, но с другой стороны, очевидно, что эта система во многих смыслах довольно активно прогрессирует, интенсивно атакует «периферию», продолжает настаивать на своем.

Геополитическая доминация и экономическое превосходство Запада становятся относительными по мере активного подъема стран Второго мира (страны БРИКС). Либерализм все больше отвергается традиционными обществами. Так, в ходе «демократических» революций в исламских странах к власти все чаще приходят фундаменталистские и экстремистские силы. Технологии начинают развиваться и за пределом ядра глобального мира. Гендерная политика вызывает растущее противостояние не только за пределами Европы, но и внутри нее самой. Это признаки конца.

Но США все еще гипердержава. Либеральная демократия принимается почти всеми странами мира, где рыночная экономика и демократические институты (парламент, выборы и т. д.) не ставятся под сомнение. Капитализм укоренился в глобальном масштабе. Без западных высоких технологий немыслимо ни одно современное общество. Гендерные революции распространяются все дальше и дальше за пределы Европы и США. Поэтому конец однополярного момента далеко не так очевиден и требует более тщательного анализа.

Субъективность конца

Что является безусловным в наблюдении за состоянием нынешней однополярности, так это ее субъективная оценка. Она единодушно пессимистична. Даже если все еще продолжает преобладать точка зрения, что либеральная демократия есть меньшее из зол, сегодня, в отсутствие формальной оппозиции, акцент смещается от слова «меньшее» в сторону слова «зло». Однополярное статус-кво признается большинством человечества, но это же большинство видит ситуацию в тревожных тонах. Важно: то, что есть, больше не вызывает энтузиазма и, наоборот, пробуждает все больше страхов, опасений и неприятных сюрпризов. Да, мир таков, как он есть, но это какой-то неправильный мир, стоящий на грани чего-то страшного. Субъективный фактор имеет в обществе, в цивилизации огромное (если не решающее) значение.

Если мы отнесемся к какому-то событию как к успеху, это и будет успех. Если как к провалу, это и будет провал. Однополярный момент сегодня квалифицируется почти единодушно именно как провал, как конец, как преддверие катастрофы, хотя — если отвлечься от субъективной оценки — все в мире выстроено так или почти так, как планировали либералы и сторонники глобальной победы Запада. Победа достигнута, но она оказалась совсем не такой, как ожидалась. Это очень интересный момент. Объективно однополярный мир в целом стабилен, и с формальной точки зрения этой комплексно понятой однополярности ничто не угрожает, но вместе с тем ее оценки становятся все более мрачными, а тезис о «конце однополярного момента» разделяют даже самые последовательные и убежденные апологеты однополярности (тот же Краутхаммер). Подобно этому уже в 90-е либеральный теоретик «конца истории» Френсис Фукуяма ужаснулся собственному прогнозу и поспешил его пересмотреть, обнаружив обратную сторону явлений и трендов, которые он аккуратно описал.

В этом я вижу следующее. Наблюдателей и экспертов пугает не то состояние однополярности, которое достаточно стабильно, но те горизонты, которые открываются, если продолжить имеющиеся уже линии развития. Говорить о конце однополярного момента заставляет не сегодня, но завтра. Вчера глобалисты хотели, чтобы сегодня (для них завтра) было именно таким, как оно есть. Но когда это свершилось, возник кризис футурологии, которая не способна смотреть в будущее с тем же оптимизмом, как это было на предыдущем этапе. Конец двуполярного мира и исчезновение СССР представлялось ответом на все вопросы. Это произошло, и ответы практически на все вопросы (в духе либеральной универсалистской догматики) были получены.

Но субъективно это обернулось конфузом и тревогой, а не закономерной радостью и чувством удовлетворения. Раздражены и возмущены статус-кво сегодня даже те, кто более всего приложил усилий к становлению однополярного момента — Бжезинский, Киссинджер, Сорос и т. д. Их прогнозы — алармистские и катастрофические. Так, однополярность в широком смысле завершается не потому, что исчерпала свои возможности, но потому, что обнажила слой реальности, который субъективно ужаснул самих ее творцов. Субъективность этой оценки не должна смущать: следует присмотреться внимательно к этой реальности и попытаться распознать ее структуры.

Бифуркация: многополярность

Отталкиваясь от субъективного (!) конца «однополярного момента», мы можем зафиксировать нынешнее положение глобальной системы как точку бифуркации. Либо существующие тенденции будут развертываться и далее в прежнем русле, то есть однополярный момент будет продолжаться (продолжать заканчиваться), реализуя все заложенные в нем возможности, либо история сделает крутой поворот и однополярность резко завершится, уступив место альтернативной — и на сей раз уже не однополярной! — системе мироустройства.

Обе возможности нетрудно спрогнозировать, если внимательно вдуматься в сущность однополярного момента.

Что означает выбор альтернативы? Предположим, однополярность завершится, что придет на ее место? В нынешних условиях это может быть лишь многополярность. Она не будет ни двуполярностью (как в период СССР), ни возвратом к Вестфальской модели с действительным суверенитетом всех национальных государств. Многополярность будет означать принципиально новый тип районирования планеты и фиксации центров силы. Новизна этого типа состоит в утверждении плюральности цивилизаций вопреки подразумеваемой универсальности, на которой основана однополярная модель. Это плюриверсум (Карл Шмитт) вместо универсума. Эта трансформация затрагивает все: геополитику, ценности, экономику, технологии, идеологию, политику, гендерные стратегии, социальность и т. д.

Однополярный момент строится на глобализации Запада. Западная цивилизация в ее нынешнем состоянии признается универсальной и нормативной, а сам процесс глобализации служит наглядным подтверждением этого: успешная колонизация и надежная гегемония выступают как исторические обоснования для претензий Запада на универсальность своего исторического, культурного, политического и экономического опыта.

Многополярная альтернатива — с опорой как на традиционализм (Рене Генон, консервативная революция или евразийство), так и на антропологию (Франц Боас или Клод Леви-Стросс) и постмодернизм (Мишель Фуко или неограмшизм) — подвергает эту процедуру self-fulfilled prophecy Запада деконструкции и конституирует Запад как одну локальность наряду с другими. Далее следует нормативное утверждение альтернативных локальностей и их права на отличие. Пиком обобщения является утверждение множественности коэкзистирующих цивилизаций, полностью самостоятельных, пребывающих в диалоге и формирующих плюриверсум.

На практике это выражается в симметричных отрицаниях всей структуры однополярного момента:

— вместо геополитического доминирования США и НАТО — несколько военных блоков: североамериканский, отдельно (!) европейский, русско-евразийский, китайский, индийский, латиноамериканский, исламский, африканский и т. д.;

— вместо общеобязательных либерализма и демократии — зеленый цвет любым идеологиям: коммунистической, монархической, теократической, национальной, с допущением и тех моделей, которые сегодня преобладают, — либерализм, но как локальных, а не универсальных феноменов;

— вместо однородного капитализма — организация автаркических «больших пространств» (Фридрих Лист) с любыми типами хозяйства: от феодальной до коммунистической, исламской, аграрной и т. д. (снова — капитализм допускается, но как региональное явление, а не всеобщая судьба человечества);

— вместо технологического прогресса — плюрализм выбора цивилизационных ориентаций как в сторону техники и материализма, так и в сторону идеализма и созерцания;

— гендерная политика и социальная мораль строятся на принципе каждой конкретной цивилизации: от архаических племен с их гендерными практиками до мировых религий или секулярных обществ, где в каждом случае содержание гендера определяется исторически без какой-либо общеобязательной модели.

Легко представить себе мир, где традиция соединяется с постмодернизмом в радикальном отвержении западноевропейского и североамериканского модерна со всем набором его универсалистских догм и гегемонистских практик. Подорвав монополию сегодняшнего центра, полюса однополярного мира, человечество откроет путь к по-настоящему свободному развитию с опорой на позитивно осмысленное прошлое, идентичность и в свободно избранном направлении. Каждая цивилизация определит и реставрирует в ходе глубинной деколонизации и девестернизации свои структуры — времени, пространства, человека, общества, государства, религии, философии, цели, норм и т. д. После чего будет создано поле для плюриверсального диалога на разных уровнях — геополитическом, межконфессиональном, социальном, экономическом, культурном, технологическом и т. д.

Контурная карта будущего в этом случае будет максимально дифференцирована. Несколько «больших пространств» (Grossraum Шмитта) — Северная Америка, Южная Америка, Евразия, Европа, Великий Китай, Великая Индия, Исламский мир, Пан-Африка и т. д., каждое из них представляет собой нечто аналогичное «империи». Не уточняя конкретный политико-правовой статус этих качественно разнородных образований, можно назвать их обобщенно «политейями». Отказ от универсализма дает возможность этим политейям, геополитически совпадающим с «большими пространствами», организовывать и оформлять свою властно-административную структуру на основе исторической идентичности и свободного выбора.

Только после этого политейя приобретет более определенный статус — государства, империи, теократии, республики и т. д. При этом носителем суверенитета (во всех смыслах, включая суверенную систему ценностей) становится именно цивилизация, представленная конкретной политейей. Плюриверсальность, взятая как всеобщее правило постоднополярного, многополярного мира, гарантирует плюрализм и внутри политейи, что и соответствует собственно цивилизации, всегда содержащей в самой себе множество разных автономных подсистем.

Переход от глобализма и нынешнего универсализма, запечатленных в однополярном моменте, к этой многополярной альтернативе строго совпадал бы с концом Запада в той мере, в какой связал свою историческую судьбу с модерном. Такой поворот означал бы «конец современного мира», конец модерна. Как локальное явление Запад сохранился бы, но при этом был бы вынужден поменять свою идентичность, отказавшись от универсалистской и колониально инклюзивной в пользу корневой и конкретной (что, кстати, могло бы спасти его как цивилизацию и культуру).

Для того чтобы конец однополярного момента был именно таким — многополярным, необходимо ни много ни мало полностью обрушить стратегическую доминацию США в мировом масштабе, расчленить евроатлантическое сообщество на Северную Америку и континентальную Европу, свергнуть капитализм и мировую финансовую олигархию, отказаться от техники как судьбы, выкорчевать с корнем большинство западных колониальных практик, освободиться от вестернизационных элементов незападных обществ, проклясть и деконструировать научное мировоззрение, реабилитировать религию и сакральность, разоблачить либерализм как тоталитарную идеологию и восстать против него, полностью отвергнуть гендерную политику, вернувшись к традиционным практикам семьи, то есть войти в совершенно новый постзападный век.

Имеются ли для этого предпосылки? Да. Близки ли мы к реализации такого сценария? Предельно далеки, поскольку масштаба этой программы с полной ответственностью не понимают не только общества, но и самые авангардные элиты, причем даже в тех странах, где оппозиция однополярному моменту и американской гегемонии наиболее сильна. Реализация этого проекта требует глобальной революции и, соответственно, существования своего рода глобального революционного альянса, как интеллектуального координационного ядра. Это возможно и даже необходимо, но на практике нет пока даже в самом отдаленном приближении, даже в форме проекта или намерения. Многополярная альтернатива когерентна и логична. Но пока она существует лишь в теории — в теории многополярного мира. Это немало, но явно недостаточно, чтобы выступать как действенный фактор скорого и определенного конца однополярного момента.

Следовательно, если однополярный момент окончится быстрее, чем предпосылки плюриверсума полностью созреют, а подготовительные структуры глобальной многополярной революции сложатся, то это окончание будет чем-то иным. Чем же?

Геополитика ночи: новые существа и сказание об антихристе

Чего боятся аналитики и футурологи, оценивая однополярное статус-кво? Боятся ли они многополярности? Формально, да, и стараются активно ей противодействовать, давя в зародыше малейшие тенденции, направленные в эту сторону. По геополитической логике наиболее вероятной платформой такой многополярности могла бы выступить континентальная Россия — Евразия, традиционно на разных этапах своей истории игравшая роль главного оппонента Западу. Философия русских евразийцев 20-30-х годов ХХ века и новое рождение этого течения в неоевразийстве 90-х подготовили идейную почву и наметили основные тенденции мировой антизападной стратегии.

Но и субъективно, и объективно современная Россия еще весьма далека от того, чтобы полноценно двигаться в этом направлении, взять плюриверсум в качестве своего основного девиза и вовлечь в глобальную антизападную антисовременную революцию другие общества. Это возможно, но маловероятно в близком будущем. Едва ли именно это внушает ужас теоретикам успешно построенного «нового мирового порядка», заставляя их говорить о «конце однополярного мира», а значит, и о конце этого «порядка». Они боятся чего-то еще. При всей своей реалистичности проект плюриверсума, теоретически уже оформленный в общих чертах в теории многополярного мира, представляет собой лишь рационализацию более глубокого и экзистенциального импульса.

Этот второй вызов в точке бифуркации настоящего момента вытекает не из многополярности и плюриверсума, но из логического продолжения тех тенденций, которые составляют суть сегодняшнего исторического момента. Иными словами, это имманентный риск успеха, а не провала глобализации. Он проистекает не из опасения того, что однополярная глобализация может быть свернута или опрокинута альтернативой (многополярностью), но из того, что она дойдет до своего логического предела, то есть достигнет своей цели. Фукуяма, в частности, пересмотрел тезис «конца истории» не потому, что он показался ему преждевременным или недостижимым, но потому, что он увидел заложенный в нем ужас.

Чтобы понять, что, собственно, пугает в этом случае успеха (а не провала) глобализации, поступим прямо противоположным образом, чем тогда, когда мы, выстраивая структуру многополярности, последовательно опровергли все основные тезисы однополярного момента, набросав контурную карту плюриверсальной альтернативы. Теперь допустим, что точка бифуркации пройдена в направлении сохранения однополярного момента, что он смог избежать угрозы глобальной многополярной революции, усмирить Россию, обыграть Китай, рассеять и рассорить БРИКС, брутально подавить едва появляющиеся ячейки глобального революционного альянса. В этом случае все тенденции достигнут своей кульминации. Что это будет означать?

Геополитическая доминация США превратится в глобальную диктатуру. Вашингтон станет мировой метрополией, единолично управляющей всеми процессами в мире, опираясь на своих безвольных и зависимых вассалов (проект «Лиги демократий» и стратегии «цветных революций» — яркие образчики того, о чем идет речь). На этом основании будет открыто установлена власть мирового правительства.

Либерализм окончательно утвердится в форме тоталитарной идеологии (третий тоталитаризм), не допускающей самой возможности не быть либералом (правым, левым, крайне правым, крайне левым, но обязательно либералом) под страхом репрессий (ранжирующихся от социального остракизма до юридического преследования). Вся экономическая власть сосредоточится в руках мировой финансовой олигархии, полностью обнулившей значение труда и реального сектора в пользу виртуальных манипуляций с финансами.

Зависимость общества и человека от технологии достигнет такого уровня, что сложится настоящий симбиоз человека и машины (трансгуманизм).

Завершив гендерную политику триумфов опциональности пола, который можно будет легко и многократно менять по выбору, будет демонтирован эйдетический концепт человека в пользу чистого индивидуума, способного принимать различные формы (машинные, видовые, виртуальные и т. д.). Все социальные связи будут окончательно разорваны. Нормативность индивидуума постепенно перерастет в нормативность дивидуума, произвольно собирающейся из фрагментов открытой сущности (от открытого общества к открытому индивидууму, то есть дивидууму).

Все границы, предполагающие в той или иной степени плюриверсальность, будут упразднены, все отличия — отменены. В рамках тотальной прозрачности исчезнут градации света и тьмы, предмета и тени. Мировой день глобального мира станет неотделим от мировой ночи. Центр вберет в себя периферию и перестанет быть центром как таковым. Однополярность превратится в бесполярность, где вездесущая диктатура тоталитарно-либерального мирового правительства настигнет ослушавшегося в любой точке пространства, включая пространство виртуальное. При этом отмена границ реконфигурирует не только поле международной политики, но и различия между жизнью и смертью, вымыслом и действительностью, виртуальностью и реальностью, прошлым и будущим. Абсолютный порядок совпадает с абсолютным хаосом.

Элементы такого завтрашнего дня уже налицо, и те, кто активно способствовал тому, чтобы сегодняшний день был именно таким, каков он есть, не могут не догадываться о том, что будет завтра, если все пойдет по плану. Аналитики страшатся этого будущего едва ли не больше, чем того, что либеральное завтра будет сорвано революционерами плюриверсума. Этого ужаса недостаточно для того, чтобы самые авангардные либералы встали на сторону многополярности, но достаточно для того, чтобы они с пессимизмом относились к «однополярному моменту», прозревая в ближайшем грядущем не «новый мировой порядок», но мировой хаос и геополитику ночи.

Чтобы перейти от сегодняшнего состояния «однополярного момента» к завтрашнему (не многополярному, бесполярному), нужны новые аналитики, «новые люди», которые способны служить геополитике ночи стойко и уверенно, не колеблясь, не впадая в пессимизм. Быть может, для человеческого существа это вообще недоступно, и ужас будет тормозить движение к хаосу. Поэтому понадобятся новые постчеловеческие существа, капитаны глобалистского будущего, с новым набором свойств и компетенций, воспитанные в виртуальной среде (желательно в рамках однополой семьи), усовершенствованные с помощью новейших технологических гаджетов, позволяющих дальше видеть, лучше слышать, быстрее бегать, сильнее бить… Для будущего необходимы «позитивные мутанты», способные перешагнуть через естественные рамки человечества, идя по темной дороге либерализма. Их близость ощущается, тревожно висит в воздухе предчувствие «новых существ». Сказка глобализации и модернизации почти стала былью, но оказалось, что это очень страшная сказка, сказание об антихристе.

Когда будет потеряно все

Итак, бифуркация. Мы говорим о возможности альтернативы и плюриверсума. При всей своей реалистичности проект плюриверсума, теоретически уже оформленный в общих чертах в теории многополярного мира, представляет собой лишь рационализацию более глубокого и экзистенциального импульса. Многополярный мир, хотя и возможен, но слишком хорош для современного человечества, которое его просто не заслуживает. Именно поэтому оно медлит, не спешит стремительно броситься в спасительном направлении, пока для этого есть время и силы. Плюриверсум показывает лишь горизонт человеческой свободы, но едва ли сможет стать путеводной звездой. Человечество слишком глубоко нырнуло в современность, в Запад, в модерн, чтобы сделать стремительно крутой вираж и вернуться к своим сакральным основаниям, к традиции или внять авангардной (хотя и часто амбивалентной) критике тех, кто предлагает подвергнуть капиталистическое западное общество деконструкции. Видимо, род людской намеревается дойти до самого центра ночи, чтобы достичь ее края.

Так многополярность и плюриверсум, глобальный революционный альянс становятся не инженерным проектом того, как можно было бы организовать человечество в условиях глубинного кризиса однополярного мира, но этическим долгом, эсхатологическим учением, религиозным порывом. Трудно сказать, как эффективнее пробудить спящих: описав ли им прелесть пробуждения или предсказав ужас поджидающего их кошмара. Эту проблему решал Заратустра в начале своей проповеди. Он рассказал людям о сверхчеловеке, чтобы восхитить их, но его никто не слушал. Тогда он решил напугать и пристыдить их, рассказав о «последних людях». Эффект был неожиданным — это им так понравилось, что они закричали: «Дай нам этих последних людей, Заратустра». Напугать также не удалось. Заратустра плюнул, махнул рукой и ушел в горы.

Видимо, во всем надо дойти до предела. И если люди своим отношением к истории хотят достичь империи антихриста, им не помешать в этом. Но попытаться и постараться необходимо. Поэтому защищать многополярное мироустройство и настаивать на плюриверсуме надо даже в том случае, если бы это вообще не было возможно. А тем более пока это все еще возможно. Итальянский писатель Курцио Малапарте говорил: «Ничто не потеряно, пока не потеряно все». Пока не все потеряно, это точно, поэтому у будущего есть свободный контур, отличный от «конца истории» в ее либеральном однополярном выражении. Но если мы не соберемся с духом, через какое-то время будет потеряно уже все. И вместо тонких и глубинно человеческих горизонтов многополярного мира нам останется лишь безальтернативная геополитика ночи и политология империи антихриста.

Источник